История Оренбургского казачьего войска.
....(Отрывок со стр. 82-87).

... Крыши домов и хлевов тог­да были крыты соломой (речь идет о начале ХХ века в Чебаркуле. Прим. здесь и далее О. Щеткова), и люди вынуждены были раскрывать эти крыши, скармливать оставшемуся скоту эту старую, полусгнив­шую солому, заваривая её горячей водой и подсаливая. Голодно и жутко было не только в нашей семье, но и во всем посёлке (голодные 1911 и 1917 гг.). Собра­лись как-то наши соседи с отцом, собрали вещички и выехали в Миасс, надеясь их продать, а на вырученные деньги купить муки, пшена и жмыха. Но и там было голодно, и никто из продовольс­твенных товаров ничего не продавал. Удалось только достать ко­лоба (спрессованного подсолнечного жмыха). Для нас, ребятишек, это была главная радость. Надо было видеть, с какой жадностью набрасывались мы на него, в кровь обдирая губы и десна. А потом жестоко страдали от запора, часами коченея где-нибудь под плет­нём или в заброшенной сараюшке.

       И всё же пережить эту голодную зиму помогли запасы зерна в общественных амбарах, которые выдавались каждой семье в зави­симости от благосостояния. Об этом уже рассказывалось.

Все ждали лета: и люди и животные. После мучительно дол­гой и опустошающей закрома и гумна зимы раньше обычного, как только сошёл снег, стали выгонять скот на пастбища. Легче стало и жителям, и ребятишкам. Группируясь в стайки и ватаги, под предводительством двух самых бойких и отчаянных паца­нов Петьки Ширякина и Пашки Злобина, ринулись в леса добы­вать себе подножный корм. Причём подножный в самом прямом и буквальном смысле. Выкапывали саранки (луковицы), раст, слезки, пучки, щавель, дикий лук и дикий чеснок. Словом, все те щедрые дары земли, появляющиеся ранней весной. Особенно помнятся наши походы в болотистые места при озёрах Баляш и Мисяш. На солнечных полянах, как только сойдёт талая вода, зацветает ярко-жёлтым цветом раст, луковицы которого упои­тельно сочны, плотны и сахаристы. Из сырой земли извлекать его легко, стоит только потянуть за листья, а когда земля подсо­хнет, стебель уже не выдерживает, обрывается. А уж ягоды пой­дут - совсем благодать. Голодные годы запомнились ещё вкусом «драников» - лепёшек из мёрзлой картошки, найденной в ого­родах после зимовки.

Германская война

       Едва чебаркульцы оправились после пережитого голода, как в самый разгар сенокоса, в первых числах августа 1914 года, была объявлена мобилизация казаков первой и второй очереди для от­правки их на фронт - воевать с австрийцами и германцами.

Эту страшную весть о начале войны мы встретили на луговом покосе, который начался ещё с Троицы. Этот день запомнился, как своеобразная черта, поделившая наш привычный мир пополам. Вся наша дружная, работящая семья, вся налаженная жизнь, как и у всех россиян, вдруг раскололась, отделилась и захлопнулась по ту сторону черты. А по эту выперла такая мерзкая, перевернувшая вверх тормашками всю прежнюю.

       С раннего утра займище зацвело праздничными бабьими юб­ками и красками платков. Выходили на покос всем селом сразу. Так уж было заведено в нашем посёлке, что косцы и грабельщицы одевались, будто на праздник. Всё утро мы косили густой сочный пырей, работать было легко и приятно.

       Скачущего по дороге всадника с красным флажком раньше всех увидала моя мама.

- Эй, отец! Ребятишки! - в отчаянии закричала она. - Гляди­те, глядите... беда-то ведь какая!

       Женщины готовили обед, а отец отбивал косу на стане. Он быстро вскочил, глянул на всадника, выронил молоток из рук. На крик подбежал я, тогда уже шестнадцатилетний юноша, и обом­лел: по щекам у отца потекли крупные слезы.

-  Ну, вот и отработались... Петруха, - сказал отец, - запря­гайте коней. Это ведь война.

* * *

       Третьим по численности из одиннадцати казачьих войск Рос­сии было тогда Оренбургское. С первых дней войны ушёл на фронт из Оренбурга седьмой казачий полк. А чуть позднее вновь сформи­рованная Оренбургская казачья дивизия, состоящая из четырёх

шестисотенных полков и двух артиллерийских батарей, командо­вал которой генерал-лейтенант М. Г. Михеев. И сходу, едва толь­ко сформировавшись, дивизию срочным порядком перевозят на фронт, в самое пекло.

       Незадолго до начала войны приходило письмо от дяди Нико­лая, который вот уже седьмой год отбывал действительную служ­бу. Полк их тогда стоял в Польше и, как сообщал дядя в письме, по всему чувствовалось приближение войны.

     «Идут у нас разговоры в сотне, что собирают австрийский и германский цари большую войску на границе. Хотят идтить вой­ной на Москву и Петербург. Не приведи, Господи, вот ужо бойня-то будет, почище японской. Это же сколько народу-то перемелют в этой мясорубке!» - так сообщал из прифронтовой полосы дядя Николай в своём письме.

       Был мобилизован и зачислен в казачью дивизию младший брат отца - мой любимый дядька Александр Петрович. До это­го он уже был на службе в лейб-гвардейском атаманском полку в Санкт-Петербурге. За усердие, смекалку и находчивость был произведён в урядники. Только четыре месяца удалось ему по­быть дома, и вот снова мобилизация. С первых же дней, вернув­шись со службы из Санкт-Петербурга, Александр был немало удивлён тем, что в нашем посёлке всё пока остается неизмен­ным. Сюда как будто бы и не доходят те бурные события, что предшествовали Первой мировой войне во всех крупных горо­дах России. По-прежнему так же трудятся станичники, зато всё ощутимее становится разделение на бедных и богатых. Сирыми и беззащитными становятся простые и бедные люди перед бога­тыми - хищными псами.

      Даже генерал-губернатор Юго-Западного края М. И. Дрогомиров признавал казачество главным оплотом царского правительс­тва. Он говорил:

       «Казак любит царя, был и есть ему верен, никогда не протес­товал против царя и его приказов. Но правительство его всегда стремилось не только к умалению значения казачества, а даже к полному его обезличиванию, хотя и признавало, что на слу­чай невзгоды казаки необходимы». Он же, выступая на царских приёмах, утверждал: «Казак - это дубина в руках царя. Она не­уклюжа в хорошую погоду, для игр не особенно удобна, но зато в слякоть на неё можно твёрдо упираться, а главное - дёшево и сердито».

Чебаркулъские казаки перед отправкой на фронт, 1914 г.

Формировалась казачья дивизия в Челябинске, откуда и была отправлена на запад, к польской границе. Поезд из Челябинска пе-ревозил состав красных вагонов, гружённых казаками, лошадьми и фуражом. Шёл он с большими остановками мимо станций и го-родков навстречу большим испытаниям, которые предстояло пе-ренести каждому из них. И не было уже тех залихватских песен и частушек, с которыми 10 лет назад ехали воины на японскую вой¬ну. Знали, а вернее, предугадывали, каково будет - жутко, страш¬но и невыносимо тяжело - в предстоящей войне, в которую вклю¬чалось сразу много государств.
Мимо раздвинутых дверок товарного вагона проносилась, скользила чужая равнинная земля. Погружённый в невесёлые мысли, стоял, привалившись к дощатой кормушке, молодой уряд¬ник, будущий полный Георгиевский кавалер Александр Петрович Рохмистров.

Казаки из Верхних Карасей, 1912 г.

 

С тяжёлым сердцем и грустью воспринимал он от­ правку казаков на Германскую войну. За время службы в Петер­бурге насмотрелся на богатых сановников, князей, фабрикантов и прочих вельмож. Наблюдая за их роскошной и счастливой жиз­нью, понимал, чьим трудом обеспечивается эта шикарная празд­ность. Для них простой народ был и остаётся рабочим скотом, и нет к нему ни жалости, ни сострадания.

       Вспомнился митинг на Челябинском вокзале, где на привок­зальной площади, выстроившись в каре, стояли казаки, а бравый полковник произносил речь, пытаясь красивыми словами подпа­лить чувство национальной гордости. Но перед глазами тысячи казаков всплывало своё, буднее, кровное: жёны, дети, любушки,

неубранные хлеба, осиротелые станицы и хутора.

       И снова, как десять лет назад, мимо Чебаркуля по же­лезной дороге, только в дру­гую сторону, шли эшелоны, гружённые людьми, снаряда­ми. По артериям страны - же­лезным путям - к западной границе гонит взбаламученная Россия серошинельную кровь. Провожали эшелоны и наши женщины, одаривая съес­тными подарками. Смотрели на солдат и казаков с жалостью и состраданием, вытирая слёзы. Невесёлые это были проводы

страшило всех будущее.

       Опустел, загорюнился наш посёлок. Много семей в нём война оставила без хозяйских рук. Не собирались по вечерам охочие до веселья девки. На местах, где раньше проводились игрища, загус­тела полынь да крапива. Тихо и пусто стало не только в посёлке, почти совсем не стало народа на ближних и дальних покосах. Не кошенными оставались большие деляны травы, лежала неубран­ная кошенина, давно превратившаяся в заплесневелую труху. Да и на пашне кое-где виднелись пахотные орудия, брошенные в пер­вый же день объявленной войны.

       Как-то сперва не заметили жители горького запустения в лугах и полях. Провожали своих мужей, сыновей и братьев в чужедальнюю сторонушку. Провожали с выпивками, горькими песнями, с пьяным бахвальством. Наказывали старики на проводинах не посрамить в боях своего казацкого звания и с победой вернуться домой.

* * *

       Лейб-гвардии сводно-казачий полк, в котором довелось вое­вать Александру Петровичу, имел в своём составе 2-ю Оренбург­скую сотню. На боевые позиции был направлен с самого начала войны, то есть с августа 1914 года, и все четыре года действовал на фронтовой полосе. Поначалу казаки-гвардейцы дрались с врагом с большим подъёмом, рвались в бой и стремились отличиться.

За два года войны за мужество и беспримерную отвагу он был награждён двумя Георгиевскими крестами и тремя Георгиевскими медалями и произведён в чин хорунжего - первое офицерское зва­ние. Офицерское звание могли получать только те, кто проходил обучение в Оренбургском военном казачьем училище. И только лишь в исключительных случаях за храбрость и геройство удосто­иться его мог простой казак.

       Существовал такой ритуал: любой встречный казак в любом звании обязан был отдавать честь Георгиевскому герою и стано­виться во фрунт, а при входе в любое общественное помещение все присутствующие должны были вставать в знак уважения.

За всю Первую мировую войну Александр Петрович получил ещё два Георгиевских креста и медали, поэтому считался пол­ным Георгиевским кавалером с бантом. Он участвовал в знамени­том Брусиловском прорыве. Ходил в разведку с однополчанами, отступал в арьергарде, отбивал внезапные наскоки врага на поле брани. Завоевал громкую славу доблестного и храброго воина. За боевые заслуги, как полного Георгиевского кавалера, его фамилия с инициалами выгравирована в Кремле в Георгиевской палате.

Когда он в 1915 году приезжал в отпуск для восстановления дома, сгоревшего во время пожара (об этом ещё будет сказано), все мы, домочадцы, просили его рассказать, за что получил столько наград. И вот что он рассказывал о первых годах войны.

        «Казаки, как и вся солдатня, тогда много не спрашивали, с кем война, за что воевать и кому она нужна - не всё ли равно! Чувс­твовали по обстановке, что столкнули между собой разные народы, сунули в руки винтовки и вынудили стрелять друг в друга...

*******************************************************

Электронная версия Щетковой Ольги, 26 февраля 2009 года.