Если посмотреть на карту окрестностей села Караси через 60 лет, то можно заметить географические изменения. Так возле Сладких Карасей (Сладко-Карасинское на карте) раньше было озеро. Сейчас на карте его нет. Во времена моего детства оно зарастало камышом. Но на карте нет безымянного ручейка, впадающего в наше озеро с юга и разделяющего село на две части: собственно Караси и Закурья. Я долго не понимал значения слова Закурья, пока не прочитал в какой-то книге, что курьей в Сибири называют небольшой залив, соединенный с озером проливом. Точно, есть залив и узкий пролив с деревянным мостиком. За курьей - Закурья.
А в курью впадает тот безымянный ручеек. Этот ручеек в 2 км южнее озера перегорожен был когда-то плотинкой, образовавшей маленькое водохранилище возле которого находится деревенька Баранóвка. Между Барановкой и Карасями находилось несколько деревянных домов - местная больница и молоканка. В молоканку дети носили молоко, чтобы сдать за сезон около 400 литров молока, которое тут сепарировалось. Сливки куда-то увозились. Нам иногда давали по нескольку литров обрата (обезжиренного молока). От больницы на запад в лесу - местное кладбище. Мимо кладбища шла дорога на кирпичный завод (Кирпичики), на котором работали мои родители. Работа была тяжелая. В забое мужчины копали лопатами глину и грузили на вагонетку. Вагонетка лебедкой по рельсам вытягивалась наверх, там сгружалась в глиномялку. Мятая глина тоже вручную грузилась на вагонетки и по рельсам развозилась вдоль сушильных сараев. Там стоял ручной пресс, который обслуживали две женщины. Одна, стоявшая спиной к вагонетке (колобашница), делала колобок из глины и клала его в открытую форму. Другая женщина, стоявшая спиной к полкам в сарае, ударяла тяжелой чугунной крышкой по колобку, запрессовывая его в форму. Потом, открыв крышку, нажимала ногой педаль. Кирпич вылезал из формы. Прессовщица брала его и ставила на доску. Постепенно сарай заполнялся сырыми кирпичами. Высушенные кирпичи загружались в обжиговую печь, которая топилась дровами. После обжига начинался аврал - выгрузка еще горячего кирпича. В этом аврале участвовали даже дети. И я еще, кажется в первом классе, однажды работал. Выносил из печи по два кирпича и складывал в клетку по 200 штук. Верхние два ряда я загружал с трудом по одному кирпичу. Выгрузил я 400 штук. Потом отец однажды дал мне два рубля и сказал, что я заработал 1, 96 рубля. С кирпичного завода шла еще дорога на западный край села, где мы жили. С левой стороны от дороги находился небольшой овражек (лог). В этом логу сохранялись лужицы, в которых возникали иногда разноцветные разводья. Мы предполагали, что это нефть сочится из земли. Тогда еще не была открыта западно-сибирская нефть. Позднее между Кирпичиками и Карасями построили МТС с посёлком и теперь, наверное, никто не видит выступающую нефть, принимая её за отходы МТС. Село Караси строилось одной улицей поближе к озеру. Постепенно по мере увеличения населения появились и параллельные улицы. Вода в озере была солноватой, но годилась для стирки, приготовления пищи и питья. Для чая воду приносили из колодца находившегося недалеко от больницы. Похоже на то, что невкусная озерная вода была полезна для зубов. В 1947 году я проходил медкомиссию в Астрахани и впервые был у зубного врача. Старушка, увидев мои зубы, ахнула сказав, что за много лет работы впервые видит такие прекрасные зубы. Восточнее Карасей на карте обнаружена речка - Падь. В моем детстве этой речки не было. Но был пруд, на восточном берегу которого находилась деревушка Макаташкино, в которой был более зажиточный колхоз. Я не знаю, когда возникли Барановка и Макаташкина, но, очевидно, задолго до революции. Возможно основателям этих деревушек не нравилось положение с водой в Карасях и они нашли место на берегу ручьев, превратив их в пруды. В колодцах этих деревушек была нормальная вкусная вода. Позднее власть для увеличения посевной площади разрушила плотину, спустив пруд. Воды в колодцах Макаташкиной не стало. Жизнь стала невозможной и деревенька пропала. На примере обычного села Караси можно проследить жизнь всей страны. Голод 1933 года я не помню, но помню осень 1936 года. В деревне не стало хлеба. Вместо хлеба ели относительно дешевые ржаные пряники. Меня от них тошнило до рвоты. Иногда мне покупали более дорогое печенье. Зимой отец несколько раз ездил в Челябинск и привозил оттуда мешок хлебных буханок, купленных с помощью родственников. Позднее я слышал, как милиционер задержал одного мужика, который с таким же мешком шел на вокзал. Милиционер высыпал хлеб на землю, обозвал мужика провокатором, и привел его в милицию. Милиционер не верил, что в деревне нет хлеба. В войну на детей давали паёк 100 г хлеба в день. Рабочим давали 400 г хлеба. Но мы брали мукой, 60% от веса печёного хлеба. Осенью накапывали картошки полный подвал (голбец). Была корова, пара овец, несколько куриц. К маю месяцу картошка заканчивалась, и бабушка брала внуков и мы шли в лес заготавливать съедобные травы. Так и выжили. Колхозникам паёк не давали. Деревенским жителям паспорта не давали и они не могли сменить место жительства. Поэтому те, кто оканчивал деревенскую школу (7 классов) обычно шли учиться в Мишкинское педучилище. Парни отслужив в армии, обычно устраивались работать в городе и получали паспорта. Девушки 15 лет уезжали в город и устраивались нянями в семьи (яслей не хватало). В 16 лет они получали паспорта. Таким образом, деревня лишалась молодёжи. Я уехал из села в 1945 году. И регулярно бывал на родине. Не помню точно, в 1948 или 1949 год, в дереве колхоз запретил выпас скота и заготовку сена. Тех же, кто накосил и привез сена (сено можно было накосить не только на колхозной земле, но и, например, в лесничестве), наказали. Сено прямо со двора увозили в колхоз и через суд штрафовали по 600 рублей за каждый воз. В деревне ведь была работа не только в колхозе. Не колхозники вынуждены были ликвидировать скот, но никто не пошел в колхоз. Через год всё вернулось «на круги своя». Теперь я понимаю, что всё, что в стране происходило, делалось по инициативе сверху. Сталин верил в «светлое» будущее страны, если удастся построить «социально однородное общество», в котором все деревенские должны были бесплатно работать в колхозах. Я в то время написал письмо на имя нашего депутата, что такая практика, ничего хорошего не принесет. Написал, и побаивался, что меня могут посадить за критику. Но обошлось. Но не обошлось для Володи Магрилова, который учился в нашей группе на 3-м курсе. И вдруг он исчез. Мы пытались узнать о нём, но наше начальство сказало, что он связан с врагами народа и не надо им интересоваться. Потом пришла к нам его мама и рассказала, что его судили за известный анекдот. Лежавшую на дороге корову прогнали только угрозой загнать её в колхоз. За этот анекдот Магрилову дали 4 года. Его мать была уверена, что его после аппеляции освободят и он вернется в училище. Но после аппеляции ему дали уже 7 лет. |